Неточные совпадения
—
Знаете что?
Погода прекрасная, пойдемте туда, еще раз взглянем, — сказал Вронский, обращаясь к Анне.
Карл Иваныч всегда
знал, куда какая туча пойдет; он объявил, что эта туча пойдет к Масловке, что дождя не будет и
погода будет превосходная.
—
Знаешь ли что? — говорил в ту же ночь Базаров Аркадию. — Мне в голову пришла великолепная мысль. Твой отец сказывал сегодня, что он получил приглашение от этого вашего знатного родственника. Твой отец не поедет; махнем-ка мы с тобой в ***; ведь этот господин и тебя зовет. Вишь, какая сделалась здесь
погода; а мы прокатимся, город посмотрим. Поболтаемся дней пять-шесть, и баста!
—
Узнали? — повелительно спросил он, показывая среди крепких, плотных зубов два в коронках из платины, и, после неизбежных фраз о здоровье,
погоде, войне, поставил — почему-то вполголоса — вопрос, которого ожидал Клим Иванович.
По приходе в Англию забылись и страшные, и опасные минуты, головная и зубная боли прошли, благодаря неожиданно хорошей для тамошнего климата
погоде, и мы, прожив там два месяца, пустились далее. Я забыл и думать о своем намерении воротиться, хотя адмирал,
узнав о моей болезни, соглашался было отпустить меня. Вперед, дальше манило новое. Там, в заманчивой дали, было тепло и ревматизмы неведомы.
Сегодня, задолго до захождения солнца, при разгулявшейся
погоде, приехали мы на станцию, не
знаю какую, — названия чудовищные.
Он сказал, что сейчас состояние
погоды таково, что «туман сам еще не
знает, превратиться ему в тучи или рассеяться».
— Черт
знает что за
погода, — говорил я своему спутнику. — Не то туман, не то дождь, не разберешь, право. Ты как думаешь, Дерсу, разгуляется
погода или станет еще хуже?
После полудня
погода стала заметно портиться. На небе появились тучи. Они низко бежали над землей и задевали за вершины гор. Картина сразу переменилась: долина приняла хмурый вид. Скалы, которые были так красивы при солнечном освещении, теперь казались угрюмыми; вода в реке потемнела. Я
знал, что это значит, велел ставить палатки и готовить побольше дров на ночь.
— Без тебя
знаю.
Погода какова?
Конечно, от этого страдал больше всего небогатый люд, а надуть покупателя благодаря «зазывалам» было легко. На последние деньги купит он сапоги, наденет, пройдет две-три улицы по лужам в дождливую
погоду — глядь, подошва отстала и вместо кожи бумага из сапога торчит. Он обратно в лавку… «Зазывалы» уж
узнали зачем и на его жалобы закидают словами и его же выставят мошенником: пришел, мол, халтуру сорвать, купил на базаре сапоги, а лезешь к нам…
На окраинах существовал особый промысел. В дождливую
погоду, особенно осенью, немощеный переулок представлял собой вязкое болото, покрытое лужами, и надо меж них уметь лавировать,
знать фарватер улицы. Мальчишки всегда дежурили на улице. Это лоцманы. Когда едет богатый экипаж — тут ему и беда.
Дети Княжевичей были молодцы, потому что отец и мать воспитывали их без всякой неги; они не
знали простуды и ели все, что им вздумается, а я, напротив, кроме ежедневных диетных кушаний, не смел ничего съесть без позволения матери; в сырую же
погоду меня не выпускали из комнаты.
Вечером, позже,
узнал: они увели с собою троих. Впрочем, вслух об этом, равно как и о всем происходящем, никто не говорит (воспитательное влияние невидимо присутствующих в нашей среде Хранителей). Разговоры — главным образом о быстром падении барометра и о перемене
погоды.
А я вот села тут да и вздремнула, сама не
знаю отчего, видно к
погоде.
Я
знал, что Володя больше всего на свете избегал и презирал банальности, Варенька тоже всегда смеялась над притворно занимательными разговорами о
погоде и т. п., — почему же, сойдясь вместе, они оба постоянно говорили самые несносные пошлости, и как будто стыдясь друг за друга?
— Нет, красна пропали. Вчера я сама их видела: они белились на боярском огороде, а сегодня сгинули да пропали. Ночью была
погода, так и следу не осталось: не
знаем, на кого подумать.
— А вот как, Юрий Дмитрич: я был смолоду рыбаком, не
знал устали, трудился день и ночь; раз пять тонул, заносило меня
погодою к басурманам; словом, натерпелся всякого горя, а деньжонок не скопил.
Мы, русские, привыкли к внезапным переменам времени и не дивимся скорым переходам от зимнего холода к весеннему теплу; но тот, кто
знает север по одной наслышке, едва ли поверит, что Юрий, захваченный накануне
погодою и едва не замерзший с своим слугою, должен был скинуть верхнее платье и ехать в одном кафтане.
Весьма также важно
знать, в каких местах, в какое время года и в какую
погоду держится рыба.
Никто не ждал от него скорого возвращения: все
знали очень хорошо, что дядя Аким воспользуется случаем полежать на печи у соседа и пролежит тем долее и охотнее, что дорога больно худа и ветер пуще студен. Никто не помышлял о нем вплоть до сумерек; но вот уже и ночь давно наступила, а дядя Аким все еще не возвращался.
Погода между тем становилась хуже и хуже; снег, превратившийся в дождь, ручьями лил с кровель и яростно хлестал в окна избы; ветер дико завывал вокруг дома, потрясая навесы и раскачивая ворота.
— Она славная, не рассердится. Начальник добрый мой, поедем!
Погода великолепная, метелица, морозик… Честное слово, вам встряхнуться надо, а то вы не в духе, черт вас
знает…
— Поворчите еще, Африкан Семеныч, поворчите… Это очень идет к вашей взъерошенной прическе… Однако что же он не едет?
Знаете ли что, messieurs et mesdames, — прибавила Дарья Михайловна, взглянув кругом, — пойдемте в сад… До обеда еще около часу осталось, а
погода славная…
Ирина. Бог даст, все устроится. (Глядя в окно.) Хорошая
погода сегодня. Я не
знаю, отчего у меня на душе так светло! Сегодня утром вспомнила, что я именинница, и вдруг почувствовала радость, и вспомнила детство, когда еще была жива мама! И какие чудные мысли волновали меня, какие мысли!
Он показывал мне, как вязать морские узлы и чинить прорванные сети, как наживлять крючки на белугу, забрасывать и промывать мережки, кидать наметку на камсу, выпрастывать кефаль из трехстенных сетей, жарить лобана на шкаре, отковыривать ножом петалиди, приросших к скале, и есть сырыми креветок,
узнавать ночную
погоду по дневному прибою, ставить парус, выбирать якорь и измерять глубину дна.
— А что попритчилось, — примолвил Дорофей, — запил! Вот те и все тут; экой, право, черт… должно быть, деньги-то все кончил… Поди ж ты, Федюха, а, кажись, прежде за ним такого дела не важивалось; управляющего, слышь, захотелось ему ночью…
знать, уж больно он его донимает… ну, да пойдем, Федюха: я индо весь промок… так-то стыть-погода пошла…
Мне было тогда двадцать один год, состояние наше, я думала, было в цветущем положении, от семейной жизни я не требовала ничего сверх того, что она мне давала; все, кого я
знала, мне казалось, любили меня; здоровье мое было хорошо, туалеты мои были лучшие на водах, я
знала, что я была хороша,
погода была прекрасна, какая-то атмосфера красоты и изящества окружала меня, и мне было очень весело.
Далеко впереди еле были видны ветряные мельницы села Мироносицкого, справа тянулся и потом исчезал далеко за селом ряд холмов, и оба они
знали, что это берег реки, там луга, зеленые ивы, усадьбы, и если стать на один из холмов, то оттуда видно такое же громадное поле, телеграф и поезд, который издали похож на ползущую гусеницу, а в ясную
погоду оттуда бывает виден даже город.
С некоторых пор чаше стали посылать Акулину на реку, выбирая для этого, как бы невзначай, сырую и ненастную
погоду; заметно сваливались на нее самые трудные и утомительные хозяйственные работы; при всем том Василиса и Дарья не упускали случая раззадоривать Григория разными побытами,
зная наперед, что злоба его неминуемо должна была вымещаться на плечах безответной Акулины.
Вы
знаете, что это? Ветер подымал с земли сухой снег и нес нам навстречу ровно, беспрерывно, упорно… Это не метель, но хуже всякой метели… В такую
погоду всякое движение останавливается; кажется, мы действительно кой-чем рисковали в это утро. Мне потом отрезали два пальца…
Лариосик. Но тем не менее я водочки достал! Единственный раз в жизни мне повезло! Думал, ни за что не достану. Такой уж я человек!
Погода была великолепная, когда я выходил. Небо ясно, звезды блещут, пушки не стреляют… Все обстоит в природе благополучно. Но стоит мне показаться на улице — обязательно пойдет снег. И действительно, вышел — и мокрый снег лепит в самое лицо. Но бутылочку достал!.. Пусть
знает Мышлаевский, на что я способен. Два раза упал, затылком трахнулся, но бутылку держал в руках.
Михайло Иваныч. Этого я и сам еще не знаю-с. Утомился на бивацкой жизни. Вы, может быть, не поверите; но к
погоде даже иногда кости ноют; хочется немного отдохнуть и побыть с сестрою… (Вставая.)Честь имею кланяться.
Англичанин все это выслушал и выгнал Севастьяна, как и нас, и нет от него никакого дальше решения, и сидим мы, милостивые государи, над рекою, яко враны на нырище, и не
знаем, вполне ли отчаиваться или еще чего ожидать, но идти к англичанину уже не смеем, а к тому же и
погода стала опять единохарактерна нам: спустилась ужасная оттепель, и засеял дождь, небо среди дня все яко дым коптильный, а ночи темнеющие, даже Еспер-звезда, которая в декабре с тверди небесной не сходит, и та скрылась и ни разу не выглянет…
В монастырях тоже все
знали старушку и принимали ее необыкновенно радушно, несмотря на то, что она никогда не делала никаких очень ценных приношений, кроме воздухов, вышиваньем которых занималась целую осень и зиму, когда
погода не позволяла ей путешествовать.
Шаблова. Это я тут свои мысли выражаю; в голове-то накипит,
знаете…
Погода, мол, такая, что даже мой Васька домой пришел. Сел на лежанку и так-то мурлычет, даже захлебывается; очень ему сказать-то хочется, что, мол, я дома, не беспокойтесь. Ну, разумеется, погрелся, поел, да опять ушел. Мужское дело, дома не удержишь. Да вот зверь, а и тот понимает, что надо домой побывать — понаведаться, как, мол, там; а сынок мой Николенька другие сутки пропадает.
— Ох, душенька Софья Ивановна, лучше и не спрашивайте! — могла только проговорить помещица. — Ох! представьте, — продолжала она, разводя руками, — какой-то старик, старый-старый, пришел за девяносто верст в эту
погоду, и уж чуть-то живехонек… Грудь расшиб, бедненький, с мельницы упал… Ох! не
знаю, право, чем бы ему помочь… бузины разве с шалфеем сварить… пусть напьется горяченького, оно мягчит, а потом велю Палашке натереть ему грудь оподельдоком… как вы думаете?
В жалобном голосе темного силуэта
узнал я, к своему великому удивлению, голос моего друга, доктора Павла Ивановича. Посещение «щура», ведущего регулярную жизнь и ложащегося спать раньше двенадцати, было непонятно. Что могло заставить его изменить своим правилам и явиться ко мне в два часа ночи да вдобавок еще в такую ужасную
погоду?
Дорогой-то,
знаете, ночью все дождик,
погода злая…
Поехали по железной дороге.
Погода ясная этот день стояла — осенью дело это было, в сентябре месяце. Солнце-то светит, да ветер свежий, осенний, а она в вагоне окно откроет, сама высунется на ветер, так и сидит. По инструкции-то оно не полагается,
знаете, окна открывать, да Иванов мой, как в вагон ввалился, так и захрапел; а я не смею ей сказать. Потом осмелился, подошел к ней и говорю: «Барышня, говорю, закройте окно». Молчит, будто не ей и говорят. Постоял я тут, постоял, а потом опять говорю...
Один корабль обошел вокруг света и возвращался домой. Была тихая
погода, весь народ был на палубе. Посреди народа вертелась большая обезьяна и забавляла всех. Обезьяна эта корчилась, прыгала, делала смешные рожи, передразнивала людей, и видно было — она
знала, что ею забавляются, и оттого еще больше расходилась.
Как может паук
знать вперед, какая будет
погода?
Паук делает паутину по
погоде, какая есть и какая будет. Глядя на паутину, можно
узнать, какая будет
погода; если паук сидит, забившись в середине паутины, и не выходит, — это к дождю. Если он выходит из гнезда и делает новые паутины, то это к
погоде.
— А мне, вы думаете, было весело? — улыбнулся капитан. — Могу вас уверить, господа, что не менее жутко, а, скорее, более, чем каждому из вас… Так вот, доктор, в такую-то
погоду мы, как образно выражается почтенный Степан Ильич, жарили самым полным ходом, какой только мог дать влюбленный в свою машину Игнатий Николаевич… А он, вы
знаете, постоит за честь своей машины.
Пароход бежал и ночью — паводок тогда стоял высокий,
погода была мокрая, татинцовский лоцман Волгу
знает как ладонь свою — значит, перекатов да мелей бояться нечего.
Под эти слова еще человека два к Колышкину в гости пришли, оба пароходные. Петр Степаныч ни того, ни другого не
знал. Завязался у них разговор о
погоде, стали разбирать приметы и судить по ним, когда на Волге начнутся заморозки и наступит конец пароходству. Марфа Михайловна вышла по хозяйству. Улучив минуту, Аграфена Петровна кивнула головой Самоквасову, а сама вышла в соседнюю комнату; он за нею пошел.
—
Знаешь ли, мой друг, я боюсь, тебе хуже будет от дороги в эту
погоду, и Эдуард Иваныч то же говорит. Не вернуться ли нам?
Он
знает, какая завтра будет
погода, какое будет волнение, какой подует ветер и можно ли выходить в море.
— Какая чудная
погода! — сказал он. — Какой воздух! Чувствуешь? Я, Лиза, очень счастлив… даже очень. Счастье мое так велико, что я даже боюсь, чтобы оно не рухнуло. Рушатся, обыкновенно, большие предметы… А
знаешь ли, Лиза? Несмотря на всё мое счастье, я все-таки не абсолютно… покоен… Меня мучает одна неотвязчивая мысль… Ужасно мучает. Она мне не дает покоя ни днем, ни ночью…
— Да, но вы, конечно,
знаете, что встарь с новым человеком заговаривали о
погоде, а нынче начинают речь с направлений. Это прием новый, хотя, может быть, и не самый лучший: это ведет к риску сразу потерять всякий интерес для новых знакомых.
Ходит она до сегодня. Переведены уже четыре книги, а Воротов не
знает ничего, кроме слова «memoires», и когда его спрашивают об его научной работке, то он машет рукой и, не ответив на вопрос, заводит речь о
погоде.